Негативный PR на примере «Могучей кучки»

За годы его отсутствия обновилась музыкальная жизнь Петербурга. Еще в 1862 году открылась первая русская консерватория, во многом обязанная своим существованием энергии превосходного пианиста, одаренного композитора, властного дирижера и энергичного директора Антона Григорьевича Рубинштейна. 

Задачей консерватории было дать русской музыке прочную базу мастерства, умения, цеховой высокопрофессиональной грамотности. Такие страны старой музыкальной культуры, как Италия и отчасти Франция, могли дать для нового дела образцы (и педагогов) только в части искусства пения. Для воспитания пианистов, оркестровых музыкантов и композиторов могли, казалось, послужить педагоги стран Средней Европы, то есть Австрии, Чехии и Германии, совсем недавно переживших небывалый музыкальный расцвет (вспомним о Бетховене, Шуберте, Шумане, Мендельсоне). 

На большой высоте стояло в этих странах искусство игры на фортепиано, скрипке, виолончели, деревянных и медных духовых инструментах. Но вместе с образцами, учебниками, педагогами в новую консерваторию неизбежно проникали и теневые стороны цеховой умелости — догматизм, ремесленность и рутина, вызывавшие страстный отпор со стороны балакиревцев. Кружок к этому времени уже перерос тесные рамки дружеских встреч. Он стал влиятельным, когда в противовес консерватории Балакирев создал Бесплатную музыкальную школу, работавшую в основном с любителями музыки, и в прекрасно составленных программах симфонических концертов показал почти неизвестную у нас до этого новую, романтическую школу и все, что только было тогда возможно, из русской серьезной музыки последних десятилетий — Глинку, Даргомыжского, композиторов своего кружка. 

Глашатаем новых идей стал в газете «Санкт-Петербургские ведомости» не кто иной, как Цезарь Кюи. Он писал уверенно, задорно, бойко. Не стесняясь, высмеивал любимцев публики — итальянских композиторов и сладостноголосых итальянских певцов, с величайшим презрением отзывался о бездушной виртуозности, не щадил «деревянного», «детского» Моцарта и «наивного» Гайдна, зато восхищался Берлиозом, Шуманом, Листом и, конечно, Глинкой, Балакиревым, молодыми произведениями Римского-Корсакова и Бородина. Дух полемики, одушевлявший Балакирева и Стасова и подвигавший их на ниспровержение всяческих авторитетов, чем в эти же годы с увлечением занимался Писарев, Цезарь Кюи доводил до крайних пределов. Десятилетием позже остроумный Апухтин в стихотворении-пародии «Певец во стане русских композиторов», шутливо используя высокий слог и возвышенную риторику стихов Жуковского «Певец во стане русских воинов», посвятил критику насмешливые строки:

Но кто сей Цезарь, сей Кюи? Он стал фельетонистом. Он мечет грозные статьи На радость гимназистам. Он, как Ратклиф, наводит страх, Ничто ему Бетховен, И даже престарелый Бах Бывал пред ним виновен...

Горячая защита «своих» и колкая полемика принесли балакиревцам, пожалуй, больше вреда, чем пользы, основательно поссорив их со многими музыкальными деятелями, оттолкнув от них талантливых критиков А. Н. Серова и Г. А. Лароша и, что тоже было не совсем безразлично, придав в глазах читателей глубокому и серьезному направлению какой-то несерьезный оттенок. Но прошло более сотни лет, издержки полемики позабылись, а музыка балакиревцев жива и еще долго будет жить.

Источник: И. Ф. Кунин. Николай Андреевич Римский-Корсаков. – М: Музыка, 1983. – С. 20-22. Используется изображение laifhak.ru.