Фридрих Ницше о том, почему человек стремится отличаться

Иногда мы стремимся выделиться на фоне окружающих, но задумывались ли вы, что стоит за этим желанием? Сегодня мы цитируем рассуждения Фридриха Ницше, где он раскрывает свой взгляд на природу человека отличаться, на его скрытые мотивы и их последствия. Погрузившись в философские размышления, мы увидим, какие формы принимает это стремление: от простых насмешек до глубокого аскетизма. 

***

Стремление отличиться. Стремление отличиться всегда нацелено на ближнего и ищет узнать, каково у него на душе, — но сочувствие и осведомлённость, необходимые для удовлетворения этого влечения, крайне далеки от того, чтобы быть безобидными, сострадательными или благосклонными. Мы хотим, напротив, ощутить или догадаться, как именно ближний сносит нас во внешнем или внутреннем плане: каким образом он теряет власть над собою и поддастся впечатлению, которое производит на него наша рука или просто наш взгляд; и даже в том случае, когда стремящийся отличиться производит и хотел произвести радостное, окрыляющее или просветляющее впечатление, он все-таки наслаждается этим успехом не в той мере, в какой он порадовал, окрылил, развеселил ближнего, а в какой он запечатлел себя в чужой душе, изменил ее формы и возобладал ею по собственному усмотрению. Стремление отличиться есть стремление возобладать ближним, все равно — косвенным путем и только в чувствах или даже в грезах. 

Существует целая градация этого тайно взыскуемого возобладания, и ее полный перечень почти совпал бы с историей культуры, от первых карикатурных еще ростков варварства до гримасы переутончённости и болезненной идеальности. Стремление отличиться причиняет ближнему — чтобы огласить лишь некоторые ступени этой затяжной лестницы — муки, потом удары, потом ужас, потом полное страха удивление, потом изумление, потом зависть, потом восторг, потом окрылённость, потом радость, потом веселость, потом смех, потом высмеивание, потом издевку, потом надругательство, потом удары без разбора, потом истязание: здесь, на самом конце лестницы, стоит аскет и мученик; он испытывает высочайшее наслаждение от того, что сам несет как следствие своего влечения отличиться то именно, что его отражение, варвар, причиняет другому на начальных ступенях лестницы, желая отличиться от него и перед ним. 

Триумф аскета над самим собою, его обращённый при этом вовнутрь взор, который видит человека расщеплённым на страдальца и соглядатая и впредь всматривается только во внешний мир, словно для того, чтобы собирать в нем хворост для собственного костра, эта последняя трагедия стремления отличиться с одним лишь действующим лицом, обугливающимся в самом себе, — вот достойный финал, загаданный самим началом: оба раза неизречимое счастье при виде пыток. В самом деле, должно быть, нигде на земле не было большего счастья, помысленного как полнокровное чувство власти, чем в душах суеверных аскетов. Брамины выражают это в истории короля Вишвамитры, который тысячелетними тщаниями в покаянии выработал такую силу, что вознамерился воздвигнуть новое небо. 

Мне сдаётся, что во всём этом роде внутренних переживаний мы представляем собою нынче грубых новичков и бредущих на ощупь отгадчиков загадок: четырьмя тысячелетиями раньше были лучше осведомлены об этих нечестивых утончённостях самонаслаждения. Должно быть, и сотворение мира представлялось какому-то индийскому мечтателю некой аскетической процедурой, осуществлённой Богом над самим собой! Должно быть, и сам Бог хотел загнать себя в приведенную в движение природу как в некий аппарат для пыток, дабы вдвойне ощутить при этом свое блаженство и свою власть! И если допустить, что это был как раз Бог любви: какое наслаждение для такого Бога — сотворить страждущих людей, истинно по-божески и по-сверхчеловечески претерпевать неуемную муку при виде их и тиранизировать таким образом самого себя! И допустив даже, что это был не только Бог любви, но и Бог святости и безгреховности: какие подозрения о горячечных бредах божественного аскета должны шевелиться в душе, если он сотворяет грехи и грешников и вечное осуждение и уготавливает под небом своим и престолом чудовищное место вечной Юдоли и вечных стенаний! — Нельзя вполне исключить того, что и души Павла, Данте. Кальвина и им подобных проникли однажды в жуткие тайны подобного сладострастия власти; и можно при виде этих душ задаться вопросом: да действительно ли круг в стремлении отличиться в конце концов замыкается на аскете? Нельзя ли было бы еще раз пробежать этот круг с самого начала с твердым настроением аскета и в то же время сострадающего Бога? 

Итак причинять другим боль, чтобы тем самым причинять боль себе, чтобы через это снова торжествовать над собой и своим состраданием и блаженствовать от предельной власти! — Прошу прощения за несдержанность в осмыслении всего, что могло оказаться возможным в душевной несдержанности властолюбивой прихоти на земле!

Источник: Ф. Ницше. Веселая наука. Сочинения в 2 томах. Том 1. М.: Мысль, 1990. С. 491-719. В оформлении страницы используется изображение static21.tgcnt.ru